Красный царь “There is no God. Except me that is.” Joseph Stalin

8/4/15 Тёплый летний день. Ласковый, цветущий. Я качаюсь под кряжистой, с трещинами времени вишней, и мысли мои так же кривобоки и странны, как узловатые ветви этого дерева. Весной она обличается в белый покров, как невеста, а летом — кровавыми вишнями, недосягаемыми, будто символы забытого знания. Она огромна, будто ей не пятнадцать лет, как полагается вишне, а триста. И мысли мои, под этим кровавым деревом, вновь возвращаются к двум анти-мессиям нашего времени — Ульянову и Джугашвили.

Их существование — не просто биография, это излом судьбы мира, страшная антиномия духа. Я боюсь того, что они — не ушли, а могут вновь расцвести, как цветы зла. 

«Тем, кто хочет добиться цели, не следует проявлять 

милосердие», — сказал Каутилья. 

И будто слышали они этот зов из бездны. Они были люди без милосердия — но с мессианской претензией. Они верили, что могут переделать человечество, отменить свободу ради идеи, стереть личность во имя абстрактного «всеобщего». 

Мне повезло. Моя судьба привела меня в страну, где, по крайней мере пока, можно позволить себе роскошь не быть вовлечённой в политику. Роскошь жить вне её зловонных закулисных интриг, вне борьбы за власть, в которой редко присутствует дух. Но я знаю, что день грядущий может нарушить эту тишину. 

Политика — по большей части игра теней. Вот две тени — ЛЕНИН и СТАЛИН — не отпускают. Они не просто политики. Они - метастазы вековой боли на огромной территории которая когда то называлась Российской Империей. Я не могла понять как Ульянов и его партия за какие то 10-15 лет могли разрушить страну, которую строили обрусевшие немецкие иммигранты Романовы 300 лет (уточнять утверждение не буду, делайте выводы сами на основе исторических данных: последний российский император, Николай II, имел очень небольшую долю русской крови. По разным оценкам, она составляла от 0,78% до 0,39% ). Да, Романовская империя уже трещала и возможно могла превратиться во что-то подобное Британской, которая сохранила театральную форму королевства. Но Ульянов — как злой хирург, вырезал не только болезнь, но и сердце. 

Насколько изворотливое и харизматическое существо создала природа, существо, которое  заставило людей поверить и убивать друг друга за бредовую идею социализма во всем мире. Он решил строить государство без денег, без армии, без собственности. Как люди могут думать о всеобщем равенстве, которое противно человеческой сущности, противно всему живому? (Хотя, Ленин, по-моему, понял, что без свободного бизнеса - никуда и вернулся к капитализму через НЭП, но опоздал.) Для кого он строил государство и ради кого? 

И за эту дерзость, история отомстила — но не сразу. 

Сначала она позволила ему родить ещё более страшное зло. Ульянов расчистил путь Джугашвили — тому, кто превратил безумную идею в механизм террора. Если Ленин был пророком разрушения, то Сталин — его жрец и архитектор. Он создал нового человека: без корней, без памяти, без права на внутреннюю жизнь. Они создали партию в которой члены отрекались от всего личного — во имя абстрактного будущего. Они не могли думать, не могли сомневаться — им позволяли лишь верить и умирать. Верить — в партию. Умирать — по приказу партии. Для кого коммунисты стирали историю, сжигали книги, искореняли лучших, оставляя бездумных и покорных? Понятно одно: это были создания бесконечной ненависти, прикрытой утопией. Люди, которые не любили народ — но любили власть над ним. Они хотели вселить в массы свою логику — и убить дух. И дух — был ранен. Но не умер. 

«Нация рабов…», — писал Чернышевский, ещё не зная, что рабство может быть добровольным, облечённым в форму освобождения. 

И вот я сижу под этой древней вишней, среди благоухания лета, и думаю: всё это было, и может быть снова. Ведь семена зла не умирают. Они просто ждут — чтобы упасть в плодородную почву страха и бессмысленности. Но пока есть личность, пока есть внутренняя свобода, пока есть душа — сопротивление возможно.  

   

Великая мистерия Зла, именуемая Джугашвили Сталин — это не просто имя в исторической летописи, это знак, метафизический символ падения духа в бездну. Это не человек, а демоническая фигура, изуродованная человеческая личность, в которой изуродованность была доведена до величия. Он был мальчиком, когда-то обманутым Богом, как обмануты бывают души, у которых забрали свет, но оставили жажду света. Он нес в себе отпечаток теократии, разрушенной, но не забытой: семинарист, поэт — всё это лишь образы сломанной свободы, которая, не став благодатной, стала разрушительной. До революции он был фанатик- террорист, он действовал во имя будущего, ради которого можно было уничтожить настоящее. Он переиграл своего Учителя, Ленина. Переиграл, подчинив, уничтожив, став его страшным развитием. Джугашвили подчинил себе многие народы. Он вылепил нового человека, не из глины, а из страха, крови и лжи. Он создал тоталитарную теургию, где бог — он, а служение — слепое подчинение. Он был величайший актер истории. Он играл роль вождя, отца, спасителя, палача — и все роли сливались в одно лицо, окаменевшее и неподвижное, как идол. Люди любили его, потому что их приучили любить страх, потому что они потеряли свободу, а с нею и достоинство. Джугашвили не просто убивал. Он создавал машины уничтожения. Он превращал своих ближних в жертвы, а потом — в палачей, а потом убивал палачей и так до бесконечности, повторяя процесс снова и снова. Он не прощал никому и ничего. Он любил власть не как средство, а как замену Бога. И потому он был страшнее всех прочих — он не просто убивал тело, он уничтожал душу. 

Я смотрела на него сквозь хроники, документы, образы, и не отпускал один вопрос: зачем? Для чего столько крови, если всё равно ты смертен, если всё равно придёт конец? Но именно в этом, быть может, и тайна. Он не верил в конец. Он хотел вечности — вечности в виде страха, в виде мавзолея, в виде идеологии, которая вытравит личность и поселит в человеке пустоту. 

Правители мира — даже самые жестокие — знали предел. Они чувствовали над собой присутствие иного: церкви, нации, закона, традиции. Он же — не знал ничего, кроме самого себя и своей воли. Это и была его трагическая исключительность: абсолютное одиночество, доведённое до абсолюта власти. Ему не на кого было равняться, но было с кем соревноваться. Он стремился превзойти других в масштабах зла. Гитлер уничтожал чужих — он уничтожал своих. Он занял второе место в страшной иерархии убийц человеческого. Победил его лишь Мао — не в жестокости, но в числах. Джугашвили создал ад на земле — и сделал его банальным. Он убивал — и продолжал говорить о прогрессе, о счастье, о будущем. Он был воплощением исторической иронии, в которой человек стал рабом идола. 

 «Нет, мне не нужно прощать моих врагов — все они мною убиты». Рамон Нарваэс 

1918–1922 годы. Ещё не Сталин, но уже Ленинско -Троцкий красный террор. Хотя и Коба — не в стороне. Он заливает кровью Царицын, по первому призыву Ульянова: 

«Провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов... Сомнительных запереть в концлагерь...» 

Вглядитесь в последнее слово — концлагерь. У бывших советских оно прочно ассоциируется с Гитлером, с Освенцимом, с 1941-м. Но нет — всё началось раньше, здесь. В России. В мозгу фанатика, в теле парализованного ненавистью «освободителя человечества». Тогда же был создан и институт заложников. И снова — не Гитлер, а Ульянов с окружением стали первооткрывателями. Гитлер лишь ученик — злой, способный, но всё же ученик. Расстрелы — массовые, повсеместные. По десяткам, по сотням, по принципу «лучше перебрать». Чекисты устраивали соревнования: кто перережет попов, крестьян, детей, учителей... оригинальнее. Красноармейцы — те, кто якобы несли освобождение — жили под страхом смерти. Непослушание — и ты в расход. «Если не ты — то тебя». 

И это всё называлось путём к всеобщему счастью. 

Пытки — официально разрешены. 

ГПУ — вправе без суда и следствия расстреливать всех. Абсолютно. Без объяснений. Без обратной связи. Вот она — равенство и братство по-советски. 

Да, были и исключения. Интеллигенцию — философов, поэтов, мыслителей — просто выслали (при Ленине) Бердяев, Ильин, Булгаков, Франк… Сталин так не делал. Сталин убивал. Непослушных — сразу. Послушных — заставлял служить. Под страхом смерти — своей, детей, жены, друзей. 

Апрель 1929 года. Начало окончательного порабощения крестьянства. Оформлено, как всегда, красиво: лозунги, песни, плакаты, речи. Идея светлого будущего, мировой революции, ужасы капитализма. Тем временем — новое крепостное право. Крестьян, освобождённых в 1861 году, снова заковали. Без паспортов, без права на выезд, без зарплаты. Отпустят только в 70-х. 

1932–1933. Украина. Почти семь миллионов замучены голодом. Ради чего? Ради хлеба — даром. Работали десять месяцев в году, с рассвета до темноты, а потом — сдавали всё. За спасибо. За социализм. 

Мендель Хатаевич, куратор хлебозаготовок на Украине, гордо подводил итог: 

«Между нашей властью и крестьянством идёт беспощадная борьба. Эта борьба не на жизнь, а на смерть. Она обошлась в миллионы жизней. Однако колхозная система утвердилась. Мы выиграли войну.» 

Государство — продавало хлеб за валюту. Деньги шли на индустриализацию. Американец Альберт Кан строил в СССР заводы. Тракторный в Сталинграде, домны на Магнитке, Уралмаш. Вот такая арифметика: 7 миллионов душ за станки. Наша семья заплатила пятью жизнями за станки, домны в 1932-1933... 

«Надо думать о том, сколько людей оставить...» — Ткачёв, предшественник Ленина. 

1937–1938. Террор не прекращался никогда, но именно эти два года стали временем параноидального апогея. Обвинения в шпионаже — всем: соратникам, маршалам, учёным, послам. Уничтожение шло семьями — по-кавказски. Кровь за кровь, чтобы не отомстили. Сохранились письма соратников Сталина — с мольбами, признаниями, страхом. Вот — посол Раскольников, бежавший от палача, оставил свой приговор: 

«Вы культивируете власть без честности, социализм без любви к человеку. Вы растоптали Конституцию, выборы превратили в фарс, а между сессиями Верховного Совета тихо и бесшумно уничтожаете депутатов. Никто не чувствует себя в безопасности. Никто не знает, разбудят ли его ночью…» 

1939. Пакт с Гитлером. Раздел Европы. Польша — Сталину. Моментально уничтожили 22 000 польских офицеров. Западная Украина, Прибалтика — чистки начались немедленно. Коминтерн — уничтожен. Все, кто верил в «первое социалистическое государство» — стёрты. Финляндия — единственная, кто не сдалась. Младший брат моего деда был там — мальчишкой. Вернулся. Молчал десятилетиями. Только в 80-х мы узнали, о чём догадывались всегда. Но боялись вслух. 

Зачем я пишу всё это? Всё уже сказано. Историками. Политиками. Свидетелями. Но до сих пор — Сталину носят цветы. До сих пор — его портреты на маршах. До сих пор! Представляете? 

А  Forbes недавно включил в десятку современных диктаторов и В.В. Путина. Сколько он уничтожил? Подсчитал ли кто-то? Ради чего? Ради кого? СССР вроде бы умер. Но призрак всё ещё здесь. И многие по-прежнему смотрят ему в глаза — с восторгом. 

Сталин с 1924 по 1953 уничтожил до 49 миллионов граждан СССР. 

Это только те, что засвидетельствованы документами. Масштаб — необъятен. Память — обрывочна. Но пока кто-то говорит — помнит, зло не победило окончательно.