Смерть и жизнь моего папы 2016

ПАПЕ

Этими строками— попытка удержать в слове моего отца. Моего любимого человека.
Моего учителя, моего защитника. Он научил меня любить, бороться и радоваться.
Он ушёл, но во мне и в вас его внуках осталась его энергия, его мудрость, его бесконечная преданность людям и делу.

Я пишу это, чтобы помнить. Чтобы передать вам, что значит быть рядом с человеком, который умеет любить всем сердцем и жить ярко, даже когда мир вокруг кажется адом.

Умер мой папа. 6 августа 2016 года.
Умер во сне — так, как уходят любимцы Бога.

Он работал до 82 лет. Не потому, что нужно, а потому что бесконечно любил своё дело и свою команду. Его ребята отвечали ему взаимностью. Но в 82 сердце не выдержало — инфаркт. Началось медленное угасание. Работать он уже почти не мог, жить ему стало неинтересно. И он, большой, красивый человек, превратился в тлеющий уголёк, который иногда вспыхивал слабым пламенем.

Есть разные типы людей по распределению и отдаче жизненной энергии.
Один тип похож на шар: в нём всё равномерно и гармонично. Это невероятно устойчивые люди. Они любимы и умеют любить. К ним тянутся и люди, и животные, и даже растения. Они крепкие, здоровые, самодостаточные. Их жизнь яркая и полная приключений, как романы Жюля Верна или Дюма. Такие люди талантливы во всём, к чему прикасаются. Природа-мать рождает их редко — слишком они мощные.

Таким был мой отец. Такой же была его мама. И ещё один из его друзей. Мне повезло быть рядом с ними.

Семья

Папа работал всегда. Если не работал, то был с мамой — своей любимой женщиной, или помогал друзьям и знакомым. Мама всегда была для него человеком номер один. Я ужасно ревновала его к ней. Мне доставалось совсем мало папы. Иногда он брал меня «на пиво» — официально это называлось походом за мороженым. Я получала стакан сока и мороженое, он — кружку пива. В доме пиво не одобрялось, поэтому он жевал мускатный орех, чтобы скрыть запах. Но главное в этих походах были наши разговоры «за жизнь».

Первый раз мы уехали из страны, когда мне было семь. Эти разговоры прекратились, и возобновились лишь тогда, когда я стала путешествовать сама. Когда бы я ни возвращалась — днём или ночью — папа бросал всё и ехал меня встречать. В машине меня ждал термос с крепким кубинским кофе и пирожок с маком. У него была ватрушка. Мы не спешили: стояли на парковке, пили обжигающий кофе и разговаривали. Иногда заезжали в наши любимые Царский или Купеческий парки, если разговор был особенно важным. Для него это было подвигом — он не умел просто гулять, каждая минута его жизни была заполнена до предела. Я ценила эти минуты безмерно.

С ним связано и моё первое ощущение того, что я — любимая женщина. Утро 8 Марта: мы с мамой лежали на диване и ждали папу из командировки. Он влетел в дверь с чемоданом и двумя букетами. После цветов из чемодана начали появляться подарки. Мне, трёхлетней, досталась ночнушка цвета цыплёнка с вышитым  красным утёнком. Тогда я впервые осознала: у меня есть мужчина — мой папа. Значит, мир устроен правильно.

В 82 года его гармоничная энергия стала угасать. Он понимал это — и я понимала. Наши разговоры вернулись, но они были похожи на последние всполохи медленно гаснущего огня.

Семь кругов ада

Папа родился в 1930 году. Его детство и юность прошли через семь кругов ада.

Первый круг. Папа родился в 1930 году. Его первое знакомство с советской властью произошло тогда, когда ему было всего полтора месяца. В их дом пришли люди из комбеда — отбирать жилище, построенное ещё дедом моей бабушки.
Младенца — моего отца — они выбросили прямо в окно. На улицу. В февральский мороз, в хрустящий снег.
Его мать, моя бабушка, в отчаянии цеплялась за свой дом и не желала уходить. Убить её они не решились — но решили наказать по-другому. Дом всё равно забрали, передали под детский сад. Он стоит и сейчас, пережив и тех, кто его построил, и тех, кто его отобрал.
А двенадцать комбедовцев, участвовавших в изгнании, были расстреляны немцами в 1941-м. Преступление и наказание.

Второй круг
В 1932–1933 годах над Украиной разверзлась бездна горя. Поля стояли пустые, хлеб вывозился под охраной. Люди медленно умирали, превращаясь в тени самих себя.
Голодомор — так назвали эту катастрофу позже. Тогда же его называли «успокоением» непокорных украинцев.
Около семи миллионов душ было заморено голодом. Среди них — две старшие сестры моего отца. Две маленькие жизни, угасшие в молчаливом аду, где даже плакать уже не было сил.

Третий круг
1941 год. Папе — одиннадцать. Его отца забирают в советскую армию. В армии не выдают: ни оружия, ни формы, еды тоже нет. Солдаты шли на фронт воевать голыми руками.
Он попал в окружение, затем в нацистский концлагерь. Сумел бежать. Но свобода привела его не домой, а в советский штрафной батальон — в то самое мясорубочное жерло, куда бросали всех, кто уцелел чудом.
Он погиб в 1943-м, на переправе через Днепр, на Лютежском плацдарме. Погиб в одном из самых страшных и жестоких «победоносных» экспериментов генерала Ватутина. При освобождении Киева полегло больше людей, чем в Сталинградской битве, которая считается самой кровавой в истории второй мировой.

Через год, в 1944-м, самого Ватутина подстрелили бойцы УПА.
Есть в этом особая ирония судьбы. Личный адъютант Ватутина в 1943-м квартировал в квартире моей прабабушки по маминой линии, на Миллионной улице в Печерске. Он подружился с семьёй и плакал у неё на плече, когда Ватутина убили.

Четвертый круг

Папа в свои 11 идет работать кузнецом.

Пятый круг
После «победы», в 1946 году, отца «пригласили» работать в Донбасс, в шахту «Ливенка». Сначала он был проходчиком, потом навалоотбойщиком. Донбасс встретил голодом: зарплаты не хватало даже на хлеб.

После смены он вместе с другом Федей, «по блату», шёл разгружать вагоны с лесом — шестиметровые бревна. Разгружали не ради денег, а чтобы выжить, не умереть от слабости под завалом. «Блат» им устроил начальник склада лесоматериалов Музыка, старый киевлянин, у которого они снимали угол. За разгрузку платили 600 рублей на двоих. Хватало на пачку маргарина.

Иногда спасала вяленая конина, которой их подкармливал старый татарин Акмар. Он был медлительный, мудрый, и любил отца, как сына: где-то под Казанью у него остались жена и четыре дочери. Спасибо тебе, Музыка. Спасибо тебе, Акмар.

В шахте люди гибли каждый день. Из группы в тридцать человек, набранной в 1946 году, к 1950-му в живых осталось пятеро. Государство торопило: нужен уголь. Люди государство не заботили. Война будто бы закончилась пять лет назад — но закончилась ли?

Отец окончил курсы взрывников, затем курсы мастеров. В семнадцать лет он уже был десятником. Стало чуть легче: у проходчиков зарплата — 800 рублей, у взрывников — 1200. Но буханка хлеба стоила 100–130. Только буханка хлеба.

Шестой круг
В папиной шахтёрской группе появились шестеро греков из Крыма. Работали они так же, как и все, но подрабатывали бандитизмом — грабили ларьки, нападали на людей. Однажды они предложили папе «долю»: приписывать им ночные смены. Он отказался.

Тогда шестеро набросились на одного. Избили и бросили умирать в забутовке — глухом, пустом месте.

В ту же ночь греки попались на грабеже продовольственной лавки. Про отца они не сказали ни слова. Их расстреляли, так же, как и тех 12. Преступление и наказание.

А папа пролежал в забутовке три дня. Его стоны случайно услышали забредшие туда мальчишки. Они вытащили его и отвезли в больницу.

Но даже после больницы государство его не отпустило: десятники имели бронь на пять лет. Из шахты не сбежишь. Тогда он и Федя решили копить деньги, чтобы подпоить военкома. Тот был их единственной надеждой вырваться из шахтёрского ада и попасть в армию.

Седьмой круг
В 1950 году отца с Федей призвали в армию. Но судьба распорядилась жестоко: за несколько часов до отправки Федя погиб под завалом в шахте. Папа выжил. Судьба.

На сборном пункте его отобрали в Ленинградский сборный экипаж и отправили в Ленинград сдавать экзамены. Математику и физику он сдал блестяще. С «языком» — хуже: тогда он не дружил со «словами», хотя позже говорил свободно и даже читал лекции на английском, французском и испанском. Тогда же его приняли в Калининградское военно-морское училище. Так он стал морским офицером и инженером. Его специализацией были реактивные двигатели на самолётах и кораблях, системы навигации и наведения.

Он служил на эсминце-ракетоносце «Огненный», который существует и сегодня. На флоте он занимался боксом — чтобы силой отвечать на силу. В 1952 и 1953 годах он стал чемпионом Северного флота по боксу. И, наконец, впервые за всю жизнь перестал испытывать постоянный голод: на флоте кормили пять раз в день.

Но холод Севера и армейские порядки были не по душе. Уволиться нельзя — впереди пятнадцать лет службы. Тогда он решился на дерзость: вместе с другом-офицером они инсценировали драку, ещё и «послали» замполита. Вина была серьёзной: его разжаловали до сержанта и списали на берег.

Но и там армия его не отпустила: у этого мальчика была «золотая» голова и умелые руки. В порту он организовал что-то вроде первого советского кооператива: ремонтировал и усовершенствовал системы навигации и наведения. Работал с МиГами-15, 17, 19. Его начальник, капитан первого ранга, Герой Советского Союза Фокин, стал другом и помог ему демобилизоваться.

Спасибо тебе, Фокин.
На этом круги ада закончились.

Жизнь

Потом был Киев. Его любимая студентка, моя мама. Любимая работа и команда. Студенты. Зарубежные командировки. Живопись, скульптура, резьба по дереву.

Папа не выносил насилия, не терпел пьяниц и брань. Не понимал праздности и лени. Был мудрецом, учителем, художником, скульптором, одним из лучших ювелиров страны. Своими руками построил катер, два дома, сделал мебель, телевизор, массу станков. Выпилил мне из дерева босоножки. За два дня объяснил университетский курс электротехники, который я прогуляла.

Его обожали женщины. С ним хотели дружить знаменитости. Его слушались животные. В 12 лет он остановил понесшуюся лошадь. На Севере усмирил медведя. После этого на флоте о нем ходили легенды. Его мама была ведуньей и травницей и научила его многому. Она помогла ему, когда он истекал кровью в Донбассе, «прислав» на помощь мальчишек. Но, как она говорила, это был единственный раз, когда вмешалась в его судьбу.

Семь кругов ада — и жизнь.