Осень 2016. Абсурдбизмы.

Монолог «Старого» из будущего. 

Послушайте... ну сколько же можно. 

Я помню, как всё начиналось. 

Не с войн. 

Не с эпидемий. 

Даже не с отключения сетей. 

Сначала распались семьи. 

А потом всё остальное. 

Вы сейчас рождаетесь из пробирки, а раньше... раньше нас растили люди. 

В комнатах. 

С голосами. 

С запахами кухни, где жарилась картошка, и ссор, что висели в воздухе, как дым. 

Это была жизнь. Она была несовершенной, но была. 

Первые трещины пошли, когда перестали говорить. 

Нет, не молчать — именно говорить. Слушать. Стараться понять. Вместо этого начали оценивать. Не поступки — людей. Вместо "мне больно, когда ты так поступаешь" стали говорить "ты урод, ты всегда был уродом". Потому что проще уничтожить человека, чем признать свою ранимость. Бачили очі, що купували — говорили тогда. Знали, кого выбирали. Только забывали, что человек не предмет. Он меняется. И требует терпения. 

Потом пришло неуважение. Сарказм. 

Слова как иглы, острые и меткие. Смех, которым прикрывали страх и злость. И уже не хотелось возвращаться домой — потому что дома было поле боя. Близкий стал чужим, врагом. А на войне — никакой нежности. 

Потом тишина. 

Нет, не уютная, не как снег за окном. А звенящая, глухая. Silent treatment. Она разъедала мозг. Потому что ты всё ещё рядом, но тебя будто уже нет. И чем больше молчали — тем выше росли стены. 

А потом — гордыня, отсутствие компромисса. 

Последняя стадия. Когда никто не хотел уступить. Потому что думали, что если уступишь — проиграешь. А на самом деле проигрывали оба. И так разваливались семьи. 

По одной. 

По миллиону. 

Их не отнимали танки. 

Не сжигали ракеты. 

Их убивали слова. 

И молчание. 

Мир просто начал распадаться изнутри. 

С сердца. 

С кухни. 

С кровати. 

Теперь у вас нет семей. 

Нет криков, нет поцелуев, нет разбитой посуды, нет примирений на рассвете. 

Есть только процедуры, контракты, стерильные ячейки. 

Вы спрашиваете — что мы потеряли? 

Я отвечаю: всё. 

А начиналось это… 

С простого...

Послушайте, ну сколько же можно? 

Прощение 

Не умею не прощать. Совсем никуда не годится. 

Не умею завидовать. 

Если Вы хотите взять, сначала дайте. 

Все твои слова лишние (сказала не я). 

Идея и служение 

Не уверена, что человек, который беззаветно служит какой-либо идее достоин уважения.

 

Италия 

Италия – мировая эстетика.

Советы.

Вы когда-нибудь замечали — быть может, скользнув взглядом, не задержав мысли, — что тот, кто с лёгкой, почти вальяжной грацией раздаёт советы направо и налево, подобно старьевщику, разбрасывающему дешёвые безделушки на ярмарке, сам в совете не нуждается и, что любопытнее всего, нуждаться не может? 

В его мире всё расставлено по полочкам, подписано каллиграфическим почерком и смахнуто от пыли: ни сомнений, ни колебаний, ни чернильных клякс в картотеке сознания. 

Он — архитектор чужих маршрутов, не ведающий лабиринта собственного.

Классическая музыка. Ошибочно считала, что классическая музыка способна облагородить человека. Оказалось, далеко не каждого.

 

Губерман 

Мне моя брезгливость дорога, 

мной руководящая давно:

даже чтобы плюнуть во врага, 

я не набираю в рот говна. 

Йога Мастера йоги говорят, что для улучшения функции мозга неплохо бы постоянно менять виды деятельность. В этом случае, в мозгу образуются новые нервосвязи, которые обостряют … (Ну у каждого эти связи обостряют что-то свое.) Например, одним утром можно позаниматься Ишой, другим Кундалини… Музыка, поэзия, живопись, путешествия ….. 

От Наполеона до... 

ну, список, как водится, открыт. У каждого завоевателя — своя личная рекламная кампания. Свой слоган для пушечного мяса. Своя история, рассказанная на манер священного писания, только вместо пророков — генералы, вместо ангелов — дроны.

Наполеон? Шёл освобождать русских крестьян — белых рабов в сермягах. Так объяснял свои походы — себе, солдатам, Парижу. До сих пор одни французы считают его палачом, другие — спасителем. Память у истории, как у рыбки — три секунды. Главное — кто рассказывает.

Джугашвили и компания мечтали натянуть красный флаг на весь земной шар, а под ним — сеть лагерей, фабрики по переплавке людей в идеологический алюминий. Меньше мнений — больше производительности. Меньше лиц — больше лицевой отчетности. Их идея свободы — клетка, в которую ты сам заходишь и учишься улыбаться.

Теперь Путин. Защищает русскоязычных. Всех. Даже тех, кто бежал от его защиты, сверкая пятками и хватая детей за руку. Спасает от свободы, от выбора, от чужих мыслей. Строит стену, чтобы его правда не вытекала наружу.

Общее у них одно: завоеватели не кормят. Не любят сытого человека. У сытого появляются вопросы. А голодный — он удобный. Его легко направить. На фронт. На врага. На соседа. Он злой, потому что пустой.

И да — дорога в Ад, как всегда, аккуратно вымощена лозунгами. "Освобождение", "равенство", "защита", "духовные скрепы". По этой дороге уже шли. И продолжают идти. Шаг влево — дезертир. Шаг вправо — предатель. Прямо — в вечность.

Путинские курьезы от Непонимайки. 

В журнале “Bloomberg” http://www.bloomberg.com/ на прошлой неделе напечатали довольно крупное интервью с «господином» Путиным В.В. На вопрос собирается ли он захватить Балтийские страны (можно ли такой вопрос задать без оснований?), ВВ ответил отрицательно. Его мотивация была в лучших предвоенных традициях 30 годов прошлого века. Перевожу почти дословно. «Что за безумие. Я недавно летел 9 часов от Москвы до Владивостока. Зачем мне нужны новые территории?...». У меня тут же возник вопрос: «А зачем Вам, «господин» Путин:  Украина, Кавказ, Пиднестровье и т.д.?» Или Вы считаете их старыми территориями? В таком случае, Вы бы выдали сразу списочек "новых" и "остальных" территорий. Народ бы беспокоился соответственно. Нда. 

Дмитрий Быков удивил. Сегодня прочла запись лекции Быкова «Русский эмигрант как психологический тип». http://www.limonow.de/myfavorites/DB_100.html#2016.08.11 Быков удивил. Нет, не стилем — с этим у него всегда порядок. Удивил тем, что сказал.  И… сперва — удивление. Потом — разочарование. А после — странная, глухая досада. Та самая, что появляется, когда человек не пустой вдруг начинает нести чушь. 

Меня всегда забавляла, а порой и бесила наивная самоуверенность западных авторов, решивших писать об Украине — не побывав в ней или проведя в Киеве пару дней на гастролях. Они обобщают, выдумывают, лепят свои представления из чужих стереотипов, как из жвачки под партой. Получаются карикатуры — то смешные, то жалкие, то до обидного глупые. 

Но когда туда же — туда, в этот же риторический сугроб — заносит Быкова, человека, которого ты читаешь, слушаешь… Вот это — по-настоящему неприятно. Потому что он-то должен понимать. 

Он — свой. Или был. Или казался. 

Бессмысленно рассуждать о жизни эмигранта, если ты им не был. Если не знаешь, как это — просыпаться без языка, без друзей, без почвы под ногами, без страны, которую у тебя сперва отняли, а потом начали обвинять, что ты её бросил. Это не сюжет, это — шрам. 

Довлатов мог говорить — потому что чувствовал. Солженицын — потому что прожил. А Быков? Быков, оказывается, тоже может. Только вместо опыта — томик классики и архив старых фильмов. Вместо боли — литературная игра. Вместо памяти — образы. Привлекательные, точные, умные. Но всё равно — образы. И да, типы есть. 

Я встречала таких, как он описывает. Но тип — это только один из углов. Срез. Фигура в свете лампы. Удобно наблюдать, удобно комментировать. Но искажённо. И не по-настоящему. Больше всего в таких текстах чувствуется не знание, а недостаток. Чего-то важного, чего-то, что нельзя прочитать — только прожить. Часто так говорят люди, у которых внутри — дыра. Нехватка. Пустота, которую надо чем-то заполнить. Так чего же Вам не хватает, Дмитрий Львович?